Дарование языков

В прошлый раз мы говорили о церковнославянском языке – таком, какой мы имеем в наше время. Однако стоит взглянуть шире и упомянуть первый известный перевод Священного Писания – Септуагинту, перевод семидесяти толковников. Этот перевод Ветхого Завета на греческий язык почитается в христианской традиции Богодухновенным и каноническим текстом, заменившим собой оригинал, который, по общему суждению Святых древности, претерпел искажения со стороны иудеев, не принявших Христа.

Предание говорит, что одним из семидесяти был святой Симеон Богоприимец; переводя пророка Исайю, он усомнился в точном смысле выражения «се Дева во чреве приимет», и хотел в переводе заменить слово «дева» на другое, означающее молодую женщину. Будучи вразумлен Ангелом, он сохранил эти удивительные слова Пророка в точности, и получил обетование, что не умрет, пока не увидит своими глазами Рожденного от Девы.

Это предание важно тем, что указывает на основополагающий принцип перевода священного текста. Переводя обычный текст, мы сначала стараемся понять его смысл, а затем перелагаем на другой язык так, чтобы донести до читателя то, что сами поняли. Но когда речь идет о Священном Писании, то нашего понимания совершенно недостаточно; и действительно, по толкованиям святых Отцов мы можем заметить, что они часто обращают внимание на особенности выражений и на словоупотребление, которое может показаться странным и даже ошибочным, и извлекают смысл именно из этих «странных» оборотов речи. Поэтому всегда при переводах священных текстов предполагалась необходимость следовать как можно точнее оригиналу, не полагаясь на свое понятие о правдоподобии и гладкости речи.

Однако языки весьма отличаются друг от друга по своему устройству, по синтаксису и грамматике; сходные по основному смыслу слова часто разнятся по способу употребления. Обычный перевод – хоть технический, хоть художественный – по возможности приспосабливает текст к особенностям языка, так, чтобы получить не только понятный, но «родной», естественный, а не «иностранный» текст.

Но при переводе священных текстов по возможности не столько текст приспосабливается к особенностям языка, сколько язык – к особенностям текста. И результатом таких переводов являются не только тексты на другом языке, но и сами церковные языки, своим строем отличающиеся от обыденных.

Поэтому и Септуагинта содержит в себе синтаксические конструкции и обороты речи, не вполне свойственные тому греческому, на который переводили семьдесят толковников. Частично были впрямую внесены в текст идиоматические выражения древне-еврейского текста; добавлены были и некоторые архаичные греческие конструкции, очевидно, именно с целью придать иной, более сообразный Писанию, строй всей речи. Так родился греческий язык Священного Писания, основа будущего церковного греческого языка, сформированного уже в византийскую эпоху.

Подобным образом появился и церковнославянский язык – из перевода с греческого языка с сохранением многих слов (которых в славянском просто не было), синтаксических конструкций и своеобразных выражений, свойственных Писанию.

Сейчас нам даже трудно оценить, какое влияние на язык славян оказала деятельность святых Кирилла и Мефодия и их учеников.

Нет ничего удивительного, что в славянский язык вошли специально церковные термины, такие как епископ, иерей, анафора, акафист. Но не все знают, что прежде у славян, например, вообще не было сложных слов, то есть слов с несколькими корнями; мы получили их в виде кальки с греческого: милосердие и жестокосердие, любоблагоутробие, смиренномудрие и целомудрие, благодать и благодеяние, злодеяние, путешествие, странноприимство и множество других. Однако наш язык получил и способность и создавать такие слова, благодаря чему и те, кто не знает церковнославянского, могут рассуждать о градообразующих и прямоходящих, млекопитающих и благонадежных, свежевспаханных и железообрабатывающих.

Из синтаксиса в пример приведу дательный самостоятельный: замечательный по емкости обстоятельственный оборот речи: вечеру бывшу, учеником собранным, ветру велию дыхающу и прочее. Этого оборота в славянском не было, его создали наши просветители исключительно для церковного языка, по аналогии с родительным самостоятельным греческого. В свое время я где-то читала о древних русских летописях, что в них, если говорилось о событиях мирских, не употреблялся дательный самостоятельный, но когда речь заходила о событиях священных, то дательные самостоятельные шли цепочками, один за другим. Так даже в те времена, когда отдельного светского, литературного русского языка не существовало, обороты речи отделяли священное от обыденного.

Однако не всякий язык в той же мере допускает такие изменения, обладает достаточной гибкостью и теми средствами, которые можно было бы использовать для его пересоздания. Нужно учитывать и то, что языки, а скорее – сами народы, проходят разные стадии в своем существовании. Иначе формируется христианская жизнь, начатая в юности, иначе – у того, кто на склоне лет обратился ко Христу. И Божественное промышление о народах находит свое отражение в истории их церковных языков.

Кроме того, совершенно недостаточно знать язык и разбираться в Писании, чтобы создать Богодухновенный текст на другом наречии, создать и новый церковный язык. Семьдесят толковников почитались пророками еще во времена Ветхого Завета; святых Мефодия и Кирилла мы недаром называем равноапостольными, причастными дарований Апостолов. Их деятельность была продолжением дара языков, явившегося в день Пятидесятницы; в других условиях и иным образом это дарование действовало в Церкви в различные времена.

Наше время – время рационализма и духовной немощи; однако во всякое время и во всяких обстоятельствах Промыслитель подает средства к нашему спасению. Если мир рационалистичен, то воспользуемся и этим. Сам церковный язык славян приспособлен к нашей немощи: в отличие от древнего, слова в нем разделены пробелами, расставлены знаки препинания и ударения. К нашим услугам возможность с относительной легкостью изучать различные языки, а святоотеческие толкования Писания не только разжеваны для нас русским переводом, но и в большом числе размещены в Интернете.

Однако не пойдем на поводу у рационализма: будем помнить, что костыли не заменяют ног, и не стоит привязываться к костылям, если ноги у нас всё же имеются. Когда-то я держала в руках второе издание Евангелия в русском синодальном переводе. В предисловии было сказано, что этот перевод не претендует заменить собою церковнославянский, но является вспомогательным средством в помощь тем, кто, к сожалению, плохо знает язык Церкви.

Каждый человек и всякий народ по-своему строит церковную жизнь, исходя из своих обстоятельств. Поэтому нам с благодарностью следует прибегать к церковнославянскому языку – живому наследию святых.

В следующий раз надеюсь поговорить немного об истории этого языка.

Однако не хотелось бы останавливаться на абстрактных рассуждениях, поэтому советую для начала переписать тропарь святым Кириллу и Мефодию, хотя бы и коряво, как это сделала я:

Посмотрите, разберите и постарайтесь понять, что, как и почему тут написано.

Мы говорили, что писать по-церковнославянски – это не первоочередная задача, но письмо от руки очень помогает: начинаешь воспринимать текст более внимательно и лучше запоминаешь.

В следующий раз разберем на этом примере некоторые особенности правописания.