Церковная и светская культура

Мы говорили об иконопочитании и, таким образом, немного коснулись церковного искусства, хотя и не обсуждали его особенности. Впрочем, все они связаны с главной целью: зримо свидетельствовать об Истине, о подлинности Боговоплощения, о реальности новой, совершенной жизни во Христе. Мастерство иконописца может помогать этому свидетельству; но и недостаток искусства при условии следовании иконописной традиции не очень вредит ему, так что просто и безыскусно написанный образ вполне может достойно служить своей цели.

Придя к вере, мы постепенно оценили особость, неотмирность иконописи и церковного пения; увидели, что и поэзия особого рода – псалмы и песни Писания, все песнопения Церкви – отличаются от светской поэзии не только содержанием, но и всем своим строем.

Отсюда и наше отношение к светскому искусству и литературе неизбежно переменилось, казавшееся важным и интересным отчасти разочаровало, а что-то стало вызывать неприязнь и раздражение: тяжело видеть, когда искусство, мастерство служит страстям, обману, помрачению ума. Возможно, мы не были бы так разочарованы, если бы на безрыбье атеистического государства не искали в литературе и искусстве духовных истин, не сделали бы творчество своеобразным кумиром.

Многие из числа обратившихся к вере во взрослом состоянии готовы изолировать своих детей от мирского, светского искусства и литературы, не видя в них никакой пользы, а один только вред. Однако нельзя забывать, что жить этим детям придется в реальном, а не идеальном (скорее – выдуманном) мире, и они должны быть к этому готовы. Хочу добавить, что очень часто обратившиеся к вере взрослые не отдают себе отчет в том, какую вполне полжительную роль сыграла в их собственной жизни светская литература и искусство. Впечатление, что можно было бы без всего этого обойтись, если бы только знать заранее, где Истина; надежда, что следующему поколению не придется искать духовного пути наощупь, что для них можно будет заменить извилистые пути прямыми – вот что часто руководит христианскими родителями. Но так ли это?

Всяк скот раздвояющ копыта и пазнокти имеющ на двое, и отрыгаяй жвание да ясте (Левит 11:3): к чистым животным, пригодным в пищу, Ветхий Завет относит тех, что имеют раздвоенные копыта (пазнокти) и при этом жуют жвачку. Среди прочих толкований на эти слова есть в Прологе[1] и такое объяснение (перескажу приблизительно по памяти, так как не могу сейчас найти точной цитаты): мы должны быть подобны чистым животным, и двояко относиться ко всему, с чем соприкасаемся в этом мире (ведь копыта – это именно то, чем прикасаются к земле). С другой стороны, например, овца, когда пасется, «похапАет» траву (мне запомнилось это церковнославянское слово), а потом, стоя в стороне, понемногу пережевывает; так и мы не должны принимать в душу нерассмотренными внешние впечатления, но пересматривать их в свете Слова Божия.

Всё в этом мире имеет на себе некоторый отпечаток совершенства Творца, и одновременно – печать грехопадения и его последствий: тления и смерти. И то, и другое поучительно и важно для нас. В человеческих делах и во всяком искусстве тоже есть эта двойственность: ведь сама творческая способность – проявление в человеке образа Божия, поврежденного грехом.

Впрочем, не наше дело – судить творца, писателя, поэта, художника, музыканта; наша задача – извлекать пользу из их трудов.

Из всего ли мы можем извлечь пользу?

Вся убо чиста чистым: оскверненным же и неверным ничтоже чисто, но осквернися их и ум и совесть (Тит. 1:15). Будь мы поистине чисты сердцем, ничто бы нам не вредило, как пишет Апостол: любящым Бога вся поспешествуют во благое (Рим. 8:28). Однако нам утверждать о себе подобное было бы проявлением лицемерия или самообмана.

Преподобный Иоанн Лествичник пишет в Слове о чистоте и целомудрии (15, главка 60):

Боголюбивые души, когда слышат пение мирских или духовных песен, исполняются чистейшего утешения, любви божественной и слез; между тем как в сластолюбивых возбуждаются совсем противные чувства.

А чтобы мы не спешили увлекаться умилительными ощущениями, напоминает (главка 46):

Склонные к сладострастию часто бывают сострадательны и милостивы, скоры на слезы и ласковы; но пекущиеся о чистоте не бывают таковы.

Как видим, для нас важно не столько вооружиться абстрактными критериями полезности или неполезности тех или иных произведений, сколько трезво смотреть на самих себя, выбирая подходящую пищу именно для своей души и в нашем духовном возрасте.

Святитель Григорий Богослов пишет в Слове о добродетели:

Много надобно иметь страха, но не должно приходить и в излишнюю робость. Высота низлагает на землю, надежда возносит к небу; а на великую гордыню гневается Бог. За иное можешь взяться руками, иного касайся только надеждой; а от иного вовсе откажись. И то признак целомудрия – знать меру своей жизни.

Продолжим наш разговор в следующий раз.

[1] Пролог – сборник кратких житий и поучений на каждый день года, читавшийся некогда за богослужением.