Патриаршество без монархии

Мы уже вспоминали Синодальное послание от 9 марта 1917 года, в котором высказывалось не только практическое, но и принципиальное, так сказать, религиозное одобрение уничтожению монархии и приходу ей на смену того, что было охарактеризовано как "путь новой государственной жизни".

За редчайшими исключениями епископат надеялся на то, что свобода от государственной опеки даст возможность развивать духовное просвещение и, вообще, строить церковную жизнь более правильным образом.

Чтобы не пересказывать события последующих лет, сошлюсь на замечательную книгу протопресвитера Михаила Польского "Положение Церкви в Советской России". Конечно, можно найти много других важных и интересных источников, но эта небольшая книга особенно ценна тем, что заключает в себе не изложение идей, подкрепленных фактами, а искренний и проницательный рассказ о несбышихся надеждах, мучительных переживаниях, горьких опытах соприкосновения с властью большевиков, а главное – вопросы, адресованные христианской совести. Эта книга – не плод академических рассуждений, и может многому научить внимательного читателя.

Одним из главных деяний Всероссийского собора 1917–1918 годов явилось восстановление патриаршества в России – то есть того возглавления Поместной церкви первостоятелем, которое было отменено в свое время Петром Первым. Всем, кто ратовал за канонические, традиционные устои церковной жизни, этот шаг представлялся большой победой. Этому способствовала и развернувшаяся в то время разрушительная деятельность большевиков, умерившая революционный пыл многих участников Собора.

Однако уже к моменту избрания Патриарха стало понятно, что в новых условиях едва ли удастся обеспечивать канонические основы существования патриаршества. В частности, весьма сомнительной представлялась возможность собрать в будущем новый Поместный Собор, когда придет время избирать следующего Патриарха. Поэтому были предприняты, вообще-то говоря, совершенно не предусмотренные канонами меры: патриарх Тихон сам тайно назначил троих местоблюстителей патриаршего престола, из которых должен был взять на себя это служение тот, кто в нужное время окажется живым и на свободе.

Подробности сейчас оставлю в стороне, но важно понимать, что строй церковного управления, представлявшийся канонически необходимым, и потому восстановленный после падения монархии, на самом деле изначально был обязан своим существованиям именно богоустановленным христианским властям. До Константина Великого христианские епископы были просто главами местных общин; они старались поддерживать между собой единство всеми доступными путями, но никак не могли и не пытались обеспечить централизованное управление церковной жизнью в пределах даже отдельных областей, не говоря уже о целой империи.

В православном понимании патриарх, митрополит или архиепископ является главой Поместной Церкви в том смысле, что призван осуществлять в ее пределах единство церковной жизни. Поэтому другие епископы той же области, согласно канонам, не должны ничего делать без него, однако и он не должен ничего делать без других епископов, ибо не может подменить общее единство своей персоной.

Считать кого-то из епископов первым среди равных в пределах страны (или какой-нибудь другой области) в принципе возможно в любых условиях, а вот централизованная церковная организация в условиях нехристианского или антихристианского государства никогда прежде не представлялась возможной. Думаю, что попытка ее "канонического" возрождения в огромной стране после падения богоустановленной власти была результатом заблуждения, и притом не столько практического, сколько теоретического и даже именно нравственного характера.

Бога бойтеся, царя чтите (1 Петра 2:17), пишет апостол Петр. Почитание же царя рассматривалось как одно из требований заповеди о почитании родителей, о которой апостол Павел напоминает, что это есть заповедь первая во обетовании: да благо ти будет, и будеши долголетен на земли (Еф. 6:2–3). Таким образом, нравственным основанием всякого земного блага является следование именно этой заповеди. В частности это подразумевает и возможность управлять церковной жизнью, пресекать в ней нестроения и соблазны, согласовывать местные обычаи и правила, распространять христианскую веру и обучать людей благочестию как в теории, так и через благочестивые обычаи, законодательно полагать пределы извращению веры.

В большинстве своем религиозные деятели России начала XX века полагали, что царская власть мешает свободно осуществлять всю эту необходимую деятельность. Однако из истории прежних веков мы знаем, что даже в тех случаях, когда государи на самом деле ополчались на православных иерархов и даже прямо боролись с Церковью, древние святые и благочестивые христиане не считали, что спасением будет отказ от богоустановленной власти. Мужественно исповедуя веру перед лицом отступников и еретиков, облеченных властью, они надеялись тем самым привлечь милость Божию и восстановить благочиние в земной жизни Церкви через верных государей, достойно несущих свое служение.

Такая позиция была, видимо, сочтена устаревшей; а точнее, просто не принималась во внимание подавляющим большинством пастырей Церкви. Итак, был выбран иной курс, а его последствия всей тяжестью легли на новоизбранного Патриарха. Многие из предпринимавшихся им шагов вполне обоснованно можно подвергнуть критике (особенно принесенное "покаяние" в контрреволюционной деятельности), однако, думаю, лучше постараться понять, каково было положение Первостоятеля, лишенного не только практической, но принципиальной опоры для своего служения.

Продолжим этот разговор в следующий раз.