В завершение темы об имяславии

В завершение разговора об имяславии снова возвращусь к работе, отрывки из которой я уже приводила: это статья Владимира Эрна, опубликованная в 1917 году, – «Разбор Послания Святейшего Синода об Имени Божием».

Ранее Владимир Эрн публиковал некоторые статьи, носившие предварительный характер. В них он отметил то, что в первую очередь обратило на себя его внимание в этом споре, а именно: «развязный, грубый и часто хульный язык имяборствующих», резко контрастирующий с высказываниями святых Отцов о том же предмете, а также отсутствие каких-либо новшеств в книге старца Илариона. Не новые мысли, а настойчивость в учении о величии и могуществе Имени Божия, – вот что отличает эту книгу, и в этом Эрн увидел ответ на насущную духовную потребность времени.

В последней же работе Эрн отмечает, что за прошедшее время авторитетными церковными лицами так и не был представлен должный разбор Синодального Послания 1913 года, и это побудило его, с полным сознанием недостаточности своих сил, попытаться восполнить этот пробел. Подробное рассмотрение учения Церкви об Имени Божием автор отложил на потом, и выполнению этой задачи помешала преждевременная его кончина в том же 1917 году.

Мы уже говорили, что правильная оценка Послания 1913 года исключительно важна, поскольку это единственный официальный церковный документ, претендующий на рассмотрение и решение вопроса об имяславии. Ниже приведу некоторые мысли Владимира Эрна о Послании, а отдельно помещаю полный текст статьи, рекомендуя ее для внимательного прочтения.

Earn

.doc

Скачать DOC • 208KB

1. Эрн отмечает в Послании «бросающееся в глаза отсутствие богословской мысли. Под богословской мыслью я разумею то, что разумелось всеми Отцами и Учителями Церкви, а именно положительное и созерцательное вхождение в существо вопроса».

2. При всей недостижимости высот богословия древних Отцов, возможно и нужно было по крайней мере осознать «размеры вопроса и страх перед неисследимым богатством мудрости, скрытым в Имени Божием». Сонмы мучеников, пострадавших за Имя Божие, величественные и многочисленные выражения Писания, богослужебных текстов и молитвословий об Имени Божием, – всё это должно было заставить проникнуться «простым христианским чувством к Имени Христову» и сознанием высокой ответственности при рассуждениях на такую тему. Однако от всех этих выражений об Имени, да и о славе Божией, авторы Послания попросту отмахнулись, назвав их «описательными выражениями», и полагая, что этим всё сказано.

3. Авторы Послания не захотели рассмотреть вопрос «по-простому», то есть следуя общей и обычной церковной традиции, прославляющей Имя Божие и не отделяющей его от Самого Именуемого. «Синод <…> решил действовать мудрено, по ученому, а затем, в практической сфере, и необычайно тяжеловесно». Но «если сердечная сторона почитания Имени Божия очень проста и доступна младенцам, то сторона "умная", богословская и философская, поистине безмерна <…> Убежав от сердечной простоты, Синод очутился перед лицом бесконечно сложной умственной проблемы, которая по плечу либо гениальному богословскому дарованию, либо соборному разуму Церкви».

4. Однако прибегнуть к соборному разуму Церкви Синод тоже не захотел: «негласно было воспрещено изданиям, подведомственным Синоду (таковыми являются богословские журналы в России), а также всем лицам, подведомственным Синоду (такими являются почти все "богословы" в России) касаться вопроса об Имени Божием».

5. «Отклонив оба благих пути – и смиренный, и дерзновенный – Синод избрал третий путь, внутренно – бесконечно притязательный, внешне – лишенный какой бы то ни было авторитетности». А именно: «Два иерарха, известные своим страстным вмешательством в политические дела, и один преподаватель духовного училища, решительно ничем не известный, написали три полемических статьи, и эти частные и случайные мнения трех православных христиан, благодаря связям и влиятельности двух из них, сделались теми докладами, кои были положены в основу Синодского Послания об Имени Божием. Булла русских папистов вся рассчитана на чисто римский принцип внешнего исхождения из "высокого" источника».

6. «Ограничиваясь одними контраргументами, Синод обошел решительно всю сердцевину афонских событий и этим самым внутренне подорвал авторитетность своего выступления. На контраргументы Синода иеромонах Антоний Булатович и другие имяславцы выставили новые аргументы, и, рассуждая строго, спор между двумя сторонами ныне только и начался». Если бы контраргументы Послания и были справедливы, это означало бы только, что имяславцы «плохие диалектики»; но суть вопроса осталась бы не рассмотренной. Ведь все «аргументы» имяславцев – явление вторичное; они появились только тогда, когда «спящие восстали на защиту своего сна и, поддерживаемые властью и оружием <…>, начали борьбу с почитанием Имени Божия сначала устами, а затем разгромом древнейшего оплота православия в Уделе Богоматери».

7. «К несчастью, контраргументы Синода не только далеки от логической "правильности" и удовлетворительности, но и насквозь пронизаны такими теоретическими точками зрения, которые формально противоречат всем основам православного богомыслия».

8. «В своих контраргументах Синод опирается не на святоотеческую мысль, не на мысль святых и подвижников, а на некую философию, ad hoc <на этот случай – Е.К.> придуманную; причем <…> она почитается единой и для всех несомненной, разрешившей все вопросы и не допускающей никаких возражений. <...>То немногое из церковного миропонимания, что введено ими в их "контраргументы", покоится на этой философии как на несокрушимой своей базе».

9. «Составители Послания прежде всего хотят представить себя людьми необычайного просвещения, безусловно идущими в уровень с "веком", своих же противников выставить любителями мрака и невежества». Но если дело в невежестве имяславцев, то «почему же Синод отнял возможность у всех кандидатов, магистров и докторов Российского богословия» выступить против них с обличениями? Да потому, что «некоторые высокопросвещенные российские богословы» выступили на защиту имяславия. Стало ясно, что «поднятый афонскими монахами вопрос, помимо чисто религиозной стороны, представляет громадный умозрительный интерес». «Были бы наши богословы и наше ученое монашество воистину попросвещеннее, – то на сторону Афонцев стали бы не "некоторые" российские богословы, а большинство».

10. Однако на мнение «"образованного" русского большинства» Синод мог опереться, но сойдясь с ним на «чисто отрицательном моменте: на безразличии к вопросу об имени Божием». Такая встреча мнений – бесславна, а опора – крайне ненадежна. «Если подлинная и положительная черта русского просвещения – свобода исследования – была презрена Синодом, то на что же именно из средней русской просвещенности мог опереться Синод? На безверие и скептицизм? На отсутствие всякого интереса к конкретной религиозной жизни?»

11. «С своим "просвещением" Синод запаздывает, по крайней мере, на четверть века, ибо научное сознание современности давно ушло от той наивной догматичности, которая процветала тогда, когда составители Послания сидели на школьной скамье». Когда-то прежде господствовавшие номиналистические концепции уже ушли в прошлое, так что «теоретические основы индифферентизма русского просвещенного большинства в отношении к вопросу об именах суть достояние позавчерашнего дня науки».

12. Предложенное в Послании учение о молитве подразумевает, что человек «только "представляет" Бога, и силится воображением своим слить и отождествить произносимое сердцем Имя Божие с Самим Богом», поскольку реальной связи между Именем и Именуемым не существует. «Все, что говорит Синод о молитве, а fortiori <тем более, подавно – Е.К.> им утверждается о всех других видах отношения между душой верующего и Богом»; «Синод формально провозглашает антихристианскую теорию молитвы, как замкнутого в себе и не выводящего к Богу состояния нашего сознания». «Связь между Именем Божиим и молитвой глубочайшая, и кто подымает руку на первое, тот необходимо бьет по второй».

13. «Но разделив нераздельное, т. е. допустив отделение призываемого в молитве Бога от Бога Сущего, Синод сейчас же впадает в новое, горчайшее, заблуждение, сливая неслиянное»: по его учению «мы своей волей магически должны создавать иллюзию тождества, которого на самом деле нет. По совету Синода, молящийся из субъективных материалов своего сознания должен строить умственный идол Бога».

14. «Мы решительно отказываемся верить, чтобы Синод сознательно стал проповедовать столь ужасное разрушение христианской молитвы». «Введен был Синод в борение с Именем Божиим <…> наивным передоверием к тем ложным теоретическим точкам зрения, которые были усвоены составителями Послания со школьной скамьи. Слишком понадеялись два иерарха и один преподаватель духовного училища на свою философскую просвещенность: "философия" сыграла с ними плохую шутку. Надломленная трость, на которую они грузно оперлись, проколола им руки и поставила их в пренеприятное положение».

15. «"Аргументы", особенно изобилующие в Докладах, приложенных к Посланию, поражают зыбкостью своих определений, расплывчатостью, ненужными повторениями, неустойчивостью смысла и какой-то неуловимостью. <…> Если начать разбирать эти аргументы со всей строгостью философского анализа, то в них нельзя было бы пропустить ни одного слова, ибо каждое понятие в них смещено, каждое слово сдвинуто с своего идеального места, и буквально каждая фраза двоится и отдает сразу двойным смыслом <…>, так что докладчики одновременно ухитряются обороняться от возвышенной трудности церковного понимания плоскостной философией агностицизма и номинализма, а от подлинных и возвышенных трудностей философского мышления трюизмами семинарского богословия.

Далее Владимир Эрн разбирает отдельные аргументы Послания и приложенных к нему докладов, указывая на неизбежную их противоречивость, особенно ярко выразившуюся «в центральном пункте» всего рассмотрения: «что же такое Имя Божие».

Действительно, Послание утверждает, что Имя Божие «не может называться ни Богом <…>, ни Божеством, потому что оно не есть и энергия Божия».

Однако проф. Троицкий в своем докладе, опубликованном одновременно с Посланием, пишет: «Имя Божие, понимаемое в смысле откровения Божия и притом по его объективной стороне, т. е. в смысле открывания истин человеку, есть вечная и неотделимая от Бога энергия Божия, воспринимаемая людьми лишь настолько, насколько допускает это их тварность, ограниченность и нравственное достоинство. К употребляемому в таком смысле слову имя приложимо наименование Божество».

Эрн заключает:

«Итак: Имя Божие не есть энергия Божия и есть энергия Божия. Имя Божие не может быть называемо Божеством и может быть называемо Божеством. К такому чудовищному разногласию между собой пришли составители Послания, и уж это одно есть достойное наказание за их неправое и нечестивое борение с Именем Божиим».

+ + +

На много лет спор об имяславии оказался отложен, вытеснен другими обстоятельствами, бедами и спорами. В 1998 году книга «На горах Кавказа» была вновь переиздана в России, и была многими верующими высоко оценена; в Московской Патриархии она то запрещалась, то допускалась к распространению.

Нужно упомянуть еще книгу «Священная тайна Церкви» архимандрита (впоследствии архиепископа МП) Илариона (Алфеева) – результат обширных исследований автором архивных материалов. Книга содержит много важных данных, которым, однако, закономерно противоречат выводы автора, не только касательно вероучения, но и оценки событий с точки зрения канонической. Так, Алфеев упрекает афонских иноков за «бунт» в Андреевском скиту, хотя смена игумена просто большинством голосов была предусмотрена уставом скита, так что ни о каком бунте в данном случае речи идти не может. И разумеется, в полном согласии с «православным» папизмом современного «официального православия», автор обвиняет имяславцев в непослушании иерархии, хотя в вопросах веры, разумеется, речи не может быть о послушании епископам вопреки истинному послушанию – послушанию учению Церкви. Кстати, кроме прочего, Алфеев пишет, что митрополит Антоний (Храповицкий) «возглавил раскол и умер вне общения с канонической Церковью», – поскольку во время написания книги Зарубежная Церковь в МП считалась именно расколом.

В настоящее время неразрешенный в свое время спор об Имени Божием вновь встает перед верующими в разных церковных сообществах и юрисдикциях, что неизбежно. Я же напоследок хочу только сказать, что рассмотрение учения имяславцев поддерживает и обновляет в нас живое сознание того, что в Церкви, в молитве и в исповедании нашей веры мы имеем дело не просто с человеческими словами, условно соотнесенными с непостижимым Богом, но с Ним Самим, непостижимым по Существу, но являющемся в Откровении и реально пребывающим во внешней форме церковных речений. Это сознание должно поддерживать во всяком верном страх и благоговение, а вместе с тем – надежду, что прибегая к молитве, к словам Писания, к исповеданию веры, мы не попусту воздух бием, но таинственно оживляем свою омертвелую душу прикосновением к Источнику истинной жизни – Спасителю нашему Богу.

Продолжим наши беседы в следующий раз.