Имя Божие в России: от войны к революции

7 октября 1916 года иеросхимонах Антоний (Булатович) вновь обратился к Императору; вот отрывки из его письма:

Господь говорит: «ищите и обрящете, толцыте и отверзется вам» – и потому я снова дерзаю напомнить Вашему Величеству о Имени Господнем, которое доселе официально похулено, и о бедствующих иноках Афонских, которые доселе гонимы, лишаются в епархиях Святого Причастия, и далее понуждаются к отречению, и, невзирая на монашеский сан, (некоторые) забираются на войну, причем есть такие, которые уже и души свои в бою положили (монах Исидор, Иордан и др.). Но Ваше Величество, такая вопиющая несправедливость оскорбляет Бога, прогневляет Его, в особенности же греховно уничижать Имя Господне и отнимать от него то Божественное достоинство, в которое искони веровала наша Церковь и которое ныне официально отвергнуто Синодом – по какому-то вражьему наваждению. <...>

Я подаю Обер-Прокурору прилагаемые при сем две докладные записки и прошу его о пересмотре этого дела по богословской хотя только стороне. Это единственный выход из создавшегося ныне положения. Но выход и простой и легкий. Необходимо было бы назначить комиссию из нескольких достойных иерархов и ученых, которые разобрали бы наши исповедания и Синодальное послание от 18 мая 1913 г. Нет сомнения в том, что они не нашли бы в нас никакой ереси, и противные мнения были бы приведены к православному единомыслию, и дело приняло бы естественное течение, и по окончанию войны иноки имели бы возможность быть возвращены на Святую Гору.

В этом письме о. Антоний указывает на происходившие в то время военные события как на знаки Божественного гнева, но вместе с тем выражает надежду на благополучный исход внешних обстоятельств, если только будет восстановлена честь Имени Божия в России.

Как известно, Булатович не получил ответа на свое письмо, и впоследствии, уже после революции, на своей копии его приписал следующее:

Не внял Государь благому духовному совету и духовному предупреждению. Не возымел мужества пойти в этом деле вразрез с верховными синодалами, не настоял на том, чтобы спорный вопрос об Имени Божием получил беспристрастное, авторитетное и независимое от лицеприятия рассмотрение; и ограничившись лишь несколькими слабыми полумерами, и добившись лишь некоторого послабления в церковном гонении против – «имябожников», – оставил в официальном похулении державное и зиждительное Имя Господне...

Отец Антоний отметил здесь же и тот знаменательный факт, что февральский переворот произошел во вторую Неделю Великого Поста, когда совершается память св. Григория Паламы, обличившего ересь Варлаама, вновь возникшую в Синодальном Послании 1913 года.

Решусь высказать здесь такую мысль: и отец Антоний (Булатович), и Государь Император Николай Александрович в этом случае были правы. Справедливо полагал отец Антоний, что похуление Имени Божия ведет к катастрофе, и что необходимо тщательное рассмотрение возникшего богословского вопроса. Однако Государь, видимо, лучше представлял себе реальное состояние духовенства и церковного общества в целом, и понимал, что в настоящее время такое обсуждение, скорее всего, приведет не к «православному единомыслию», а к окончательному разделению и великому соблазну для верующих и всего общества.

Подобным же было отношение Императора к Поместному собору, который готовился в эти годы, но так и не состоялся до революции. Впоследствии иногда это ставили в вину Государю, хотя деяния Всероссийского Собора 1917–1918 годов показывают, что он вполне справедливо полагал созыв собора неблаговременным. С самого начала соборных заседаний выявилось вопиющее разномыслие и прямо-таки помрачение многих участников; только бесчинства большевиков, впоследствии захвативших власть в стране, отчасти способствовали отрезвлению и переходу к более здравым суждениям.

Митрополит Московский Макарий в свое время запрашивал мнения схиигумена Германа, настоятеля Зосимовой пустыни, по поводу споров об Имени Иисусовом, и тот ответил: «Молитва Иисусова есть дело сокровенное, а потому возникшие разногласия следовало бы покрыть любовью». Вообще-то, вопрос касался не только молитвы, но и самого вероучения, так что вовсе обойти его стороной едва ли было возможно; однако лучше на время уклониться от рассмотрения, нежели прийти к поспешным и ложным решениям.

Православный Государь является внешним епископом Церкви, и может способствовать торжеству Истины, как не раз бывало в церковной истории. Однако он не может заменить собою самих епископов: всегда подобному внешнему торжеству предшествовала защита догматов иерархами, пусть и немногочисленными, которые нередко переносили тяжелые гонения, утверждая веру Церкви. Венцом их подвига бывали соборы, на которых, наконец, ереси отвергались и с помощью Православных царей Истина свидетельствовалась перед всем миром.

Я отнюдь не упрекаю епископов нашей Поместной церкви в нерешительности или малодушии: уверена, что многие из них, если бы осознали, что речь идет не о судьбе Афонских монахов, а о чести Имени Божия, тоже проявили бы мужество в его защите. Однако именно эта сторона вопроса каким-то образом ускользала от внимания нашей иерархии. Большинство, похоже, не представляло себе, что все споры начались именно с хулы, с утверждений, в частности, будто имя Иисусово не имеет никакого значения в деле нашего спасения, и есть простое человеческое имя. Иные полагали, что речь идет о неточных или не совсем удачных выражениях, не заключающих в себе ничего существенного. Некоторые, наконец, просто поверили, будто имяславцы почитают божественными человеческие речения и мысли; из таковых многие роптали на Государя, добивавшегося оправдания имяславцев. Уже после революции много писал об этом, например, епископ Василий (Зеленцов), постоянно приводя это свидетельство вмешательства Царя в дела церковные.

Важно то, что защищать Афонских иноков некоторые иерархи были вполне готовы, но никто не встал на защиту Имени Божия.

Вся история имяславских споров – это еще одна грань, еще одно проявление внутренней духовной болезни, которую невозможно было излечить средствами государственной власти Помазанника Божия. Поэтому пришло время наказания; но мы должны помнить, что это слово означает «научение», так что наказание для того и попускается, чтобы мы в конце концов, после долгого времени утрат и падений, чему-то научились, оценили потерянное и обратились к лучшему. Не глубокомыслие и тонкость рассуждений, а благоговение и страх Божий лежат в основе Христианства; ради напоминания об этом я и пишу эти заметки для себя и для тех, кому это может оказаться полезным.

И сегодня, в день Обрезания Господня и памяти святого Василия Великого, установившего этот праздник, я поместила в начале заметки один из тропарей праздничного канона. В этот день имя «Иисус», прежде сокровенное в Превечном Совете, в день же Благовещения открытое Архангелом Гавриилом Пресвятой Деве, а после – праведному Иосифу, было возвещено всем людям. Явилось это имя не просто, а вместе с начатком страданий Воплотившегося; первые капли крови излиял в этот день истинный Иисус – Бог-Избавитель, вводящий народ Свой Нового Израиля в Небесное Царство, подобно тому, как ветхозаветный прообраз Его Иисус Навин ввел в землю Обетованную.

В праздничном каноне читаем и эти слова:

Мини-урок церковнославянского языка: в словах «славная именования» в качестве ударения стоят каморы, что указывает на множественное число; о том же говорит и буква омега в слове «Христова». «Торжествуим» написано через «и» (вместо «торжествуем») – это повелительное наклонение, то есть призыв торжествовать и праздновать многоразличные славные Христовы именования, именования Владыки Христа, ибо днесь, в этот день, Он нарекся «Иисус». И нарекся не просто, а «Боголепно», то есть как подобает Богу. Вот такое краткое учение об именах Божиих и об имени Иисус содержится в одном из песнопений самого имяславского праздника в году.

Продолжим этот разговор в следующий раз.