Имя Божие и иконопочитание

Мы приводили высказывание архиепископа Никона (Рождественского), который полагал, что Имя Божие можно было бы назвать «духовной умопредставляемой иконой» Божией, «если бы нашлось на языке человеческом слово или в мысли нашей представление, во всей полноте объемлющее в себе все свойства и совершенства Божии» (что, разумеется, невозможно).

В той же книге архиеп. Никон пишет, что Имя Божие, понимаемое как некое отображение свойств Божиих, есть «некий, конечно, несовершенный, мысленный образ Божий, и ему, как бы чудотворной иконе, присуща некая сила Божия».

Конечно, здесь много неясного и противоречивого: с одной стороны, получается, что никакое слово или имя не может быть иконой, но с другой стороны, всё-таки является иконой, и притом чудотворной. Вообще-то истинные иконы все чудотворны, и всем им соприсутствует сила и благодать Божия, к которой архиеп. Никон зачем-то добавил слово «некая», затуманивающее этот факт.

Однако ведь обычные иконы отнюдь не объемлют не только все Божественные свойства, но даже и некоторые из них. Икона Христова описывает Его не по Божеству, но по человеческой природе, которая одна только видима и описуема, а собственно Божественные свойства вовсе не изображает.

Очевидно, что уход от догматики в психологию и философию привел к повреждению Православного учения не только об Имени Божием, но и об иконопочитании. И это не случайно: ведь, как пишет, например, преподобный Федор Студит, имя и есть то, что связывает икону и Первообраз:

Равным образом никто не мог бы соответственно этому допускать или утверждать, что Христос и Его изображение – одно и то же; но по природе иное Христос, и иное Его изображение, хотя по нераздельному их наименованию они – одно и то же. И если кто стал бы рассматривать природное свойство иконы, то он не только не мог бы сказать, что он видит Самого Христа, но даже не мог бы сказать, что он видит Его изображение. Она окажется, быть может, деревом, или краской, или золотом, или серебром, или чем-либо иным из других различных материалов, от которых получает и самое имя. Если же (внимание обращается) на (достигаемое) посредством изображения сходство с Первообразом, то (икона) называется Христом или изображением Христа; но Христом (называется) по одинаковости наименования, изображением же Христа она именуется по отношению к Нему, ибо подобие есть подобие именно первообраза, равным образом и имя есть имя того, что им называется.

<…> И в иконе, и в Евангелии, и в кресте и во всяком другом священном предмете Бог является покланяемым в духе и истине; материальное устраняется вследствие возвышения ума к Богу. Верующие не останавливаются на веществе потому, что и не верят в него, – в чем заключается заблуждение идолопоклонников; но чрез него возвышаются к Первообразу, – как и веруют православные.

(Первое опровержение иконоборцев).

Замечательно, сразу вслед за этим св. Федор Студит указывает на неотделимость поклонения Богу и Его Имени:

И каким образом может быть отделено то, что названо, от своего собственного наименования, чтобы одному из них мы воздавали поклонение, а другое лишали (поклонения)? Эти вещи предполагают друг друга: имя есть имя того, что им называется, и как бы некоторый естественный образ предмета, который носит это имя: в них единство поклонения нераздельно.

Итак, имя – не «несовершенный образ», только отчасти подобный «настоящей» иконе; наоборот – ради имени как естественного образа Именуемого и иконное изображение причастно Тому же Воплощенному Богу, хотя отнюдь не описывает Его невидимых и непостижимых свойств. Изображение на иконе должно соответствовать нареченному и начертанному на ней имени, а начертание имени делает связь между изображением и Первообразом однозначной, почему Седьмой Вселенский Собор утвердил необходимость наличия такого надписания на иконе. И иконе как вещественному предмету присуща благодать Божия ради Имени и образа – подобно тому, как буквам и звукам начертанного или произносимого Имени присуща благодать Именуемого.

Думаю, не стоит сейчас подробнее останавливаться на различных утверждениях архиепископа Никона, которых было сделано им немало; лучше вернемся в тексту Послания 1913 года, которое гласит:

Главное же, допускать (вместе с о. Булатовичем), что «самым звукам и буквам Имени Божия присуща благодать Божия» (стр. 188) или (что в сущности то же самое) что Бог нераздельно присущ Своему Имени, значит, в конце концов, ставить Бога в какую-то зависимость от человека, даже более: признавать прямо Его находящимся как бы в распоряжении человека.

Здесь мы видим прямое отрицание самой возможности объективного, независимо от нашего сознания и воли, присутствия благодати в вещественном предмете. Таким образом отрицается всякая реальная святыня, будь то иконы, мощи святых, святая вода или храм. Страшно подумать, как с таким подходом придется смотреть на святыню Тела и Крови Христовых – ведь и они тоже «находятся как бы в распоряжении человека».

С самим понятием святыни, особого присутствия Божия в веществе этого мiра, неразрывно связана и возможность греховного пренебрежения ею, святотатства, осквернения и даже использования ее в чародеяниях. Однако Бог поругаем не бывает (Гал. 6:7), и конечно, урон от таких действий несут сами сквернители.

С другой стороны, святыня Божия остается святыней, почитают ее, или пренебрегают ею, или вовсе не подозревают о ней: Есть Господь на месте сем, – сказал праотец Иаков, – аз же не ведех; несть сие, но дом Божий, и сия врата небесная (Быт. 28:16).

Бог же, присутствующий во святыне, действует так, как угодно Ему, иногда милуя, иногда наказывая приступающих к ней; иногда явно обнаруживая Свое действие, а иногда недоведомым образом скрывая его от нас.

И об Имени Божием св. Кирилл Иерусалимский говорит в 5-ом огласительном слове:

«Да святится имя Твое». Свято по естеству имя Божие, говорим ли мы то, или не говорим. Но, поелику в согрешающих иногда оскверняется, по оному: вами имя Мое всегда хулится во языцех (Ис. 52, 5; Рим. 2, 24). Для того молимся, чтобы в нас имя Божие святилось: не потому, что будто, не быв святым, начнет оно быть святым, но потому, что в нас оно святым делается, когда сами освящаемся и достойное святыни делаем.

Очевидно, что естеством Имени здесь называется его внутренний смысл, то есть Откровение Божие, а не естество звуков или букв. Внешнее же выражение Имени в звуках, буквах и человеческой мысли есть святыня, посредством которой нам проповедан Бог; к этой святыне – запечатленному Откровению – мы не можем ни прибавить, ни убавить святости, но она способна сообщать освящение нам, если будем приступать к ней с верой и исправлять свою жизнь сообразно со словом Божиим.

Это и есть та мысль, которую защищали отец Антоний Булатович и старец Иларион, и которая вызвала такое сопротивление со стороны некоторых членов Российского Синода.

Продолжим этот разговор в следующий раз.