Немного об эволюционизме

Говоря о птицах, коснемся немного эволюционных представлений.

К слову, в Писании и у святых Отцов живые существа классифицируются иначе, чем в современной биологии. В частности, водные животные делятся на рыб и морских гадов (причем кит относится к рыбам), а название «птицы» относится не только к пернатым, но ко всем летающим, включая насекомых и летучих мышей (Лев. 11:19).

Из насекомых «птиц» эволюционистам полюбилась березовая пяденица – вид, который в связи с промышленным загрязнением окружающей среды, как кажется, эволюционировал, поменяв окраску со светлой на темную. История изучения этой скромной бабочки довольно увлекательна и сложна. Однако судя по всему, гены, отвечающие за темную окраску, присутствовали у пядениц изначально; поэтому речь идет только о вытеснении особей с окраской, ставшей невыгодной в новых условиях, особями с более выгодной. Этот пример показывает, как внутривидовое разнообразие способствует выживанию вида. Было замечено и восстановление светлой разновидности пядениц вследствие борьбы с промышленным загрязнением; отсюда видно, что соответствующие гены (рецессивные по отношению к темной окраске) никуда не делись, хотя число носителей их уменьшилось. При более радикальных изменениях окружающей среды может происходить как почти полное исчезновение «неудачных» вариантов, так и полное вымирание вида. Но эволюционным изменением это назвать нельзя: ведь дарвинизм предполагает образование новых признаков, не существовавших ранее у данного вида, а затем, по мере накопления таких признаков – образование новых видов и более крупных таксонов.

Вот и пернатые, согласно эволюционным представлениям, произошли постепенно от пресмыкающихся, причем путем последовательных преобразований они должны были отрастить перья, а одновременно из холоднокровных стать теплокровными. В подтверждение этой теории во всех учебниках помещены изображения окаменелых отпечатков археоптерикса. У археоптерикса был характерный для пресмыкающихся длинный хвост и зубастая пасть; в целом, если бы не перья (они хорошо видны на отпечатках), он был бы отнесен к пресмыкающимся. Однако если говорить о перьях, то археоптерикс не был «недоптицей»: его оперение имеет вполне законченный вид. Перья птиц, вообще говоря, обладают удивительной по своему совершенству и сложности структурой: от основного стержня расходятся тонкие бородки, которые бородочками и крючочками соединяются в маховую поверхность. Кроме того, у птиц есть и пуховые перья и просто пух, не предназначенный для создания поверхности, ведь оперение служит и для теплоизоляции. Поэтому неудивительно, что все птицы – теплокровные. У водоплавающих перья к тому же защищают тело от воды. Для поддержания перьев в рабочем состоянии птицы иногда их смачивают, а иногда – смазывают жиром, выделяемым из особых желез.

Так вот, археоптерикс является самым настоящим пернатым, но какого-то другого типа, чем обычные птицы. Однако отсюда отнюдь не следует, будто он является промежуточным звеном между пресмыкающимися и птицами. В конце концов, утконос, будучи по всему млекопитающим, имеет клюв, как у птиц, и откладывает яйца, но из этого никто не делает вывод, будто он является переходной формой от птиц к мелкопитающим (или обратно).

Википедия упоминает некоторые ископаемые виды, которые могли быть предками птиц, однако речь идет об очень скудных и неопределенных свидетельствах: какие-то динозавры вроде бы были покрыты ворсинками, а у каких-то уже были перья. Насчет перехода к теплокровности из ископаемых останков, видимо, нельзя извлечь никакой информации. Предполагается, что покрытый ворсом синозавроптерикс пользовался передними лапами для хватания добычи. Если бы он в дальнейшем стал эволюционировать в птицу, то ему пришлось бы перестать пользоваться передними конечностями, поскольку в процессе превращения в крылья они, разумеется для хватания уже не годились.

Но в основе эволюционной теории лежит представление об изменениях, дающих преимущество в борьбе за выживание. При этом Дарвин, выдвигая свою теорию, еще не знал, что благоприобретенные признаки не наследуются. Долгое время думали, что если животное, допустим, тянет шею, то и потомство его будет уже от рождения более длинношеим. Однако оказалось, что «обратной связи» между внешними признаками и генной структурой не существует, так что все видоизменения в генах могут носить только характер случайной мутации. Итак, для эволюционного изменения необходимо появление мутаций, которые:

а) дают жизнеспособную форму; б) дают форму, не настолько отличную от первоначальной, чтобы стало невозможно общее потомство (иначе одинокий урод исчезнет, не оставив следа); в) дают форму, обладающую определенными преимуществами в смысле выживания; г) и наконец, носят массовый характер (иначе последствия мутации исчезнут, растворившись в потомстве).

Для того, чтобы могли образовываться не просто новые свойства, а целые новые виды и более крупные таксоны, мутации должны быть действительно массовыми, и в этом случае мы могли бы наблюдать всевозможные переходные формы не только в ископаемых останках, но и вживую – расплывчатую палитру взаимно перетекающих форм.

Однако попробуем восполнить недостаток переходных звеньев, немного пофантазировав. Каким образом из пресмыкающихся должны были образоваться птицы? Чешуйчатый покров, подходящий для холоднокровных, должен был в результате мутаций начать давать какие-то ворсинки, от которых холоднокровным нет никакой пользы. Передние конечности должны были перестать служить для передвижения или хватания и превратиться в бесполезные придатки, которые начали обрастать «недоперьями», еще совершенно негодными для полета. Я не решусь описывать, что могло происходить с кровеносной системой, но даже при самом поверхностном взгляде ясно, что промежуточные формы не давали бы никакого преимущества, но или были бы вовсе нежизнеспособными, или (в лучшем случае) ущербными. К тому же все эти мутации должны были накапливаться в нужном направлении от поколения к поколению, а не угасать естественным образом. В сущности, картина получается совершенно невообразимой.

Собственно говоря, идеи эволюционизма выглядят неплохо только до тех пор, пока не начнешь вникать в подробности. Допустим, возьмем глаза – примерно такие, как у птиц и рыб. Можно вообразить себе эволюционное усовершенствование уже существующего глаза: например, повышение зоркости путем естественного отбора у тех видов, которым зоркость необходима. Но как глаз мог вообще появиться? Ведь пока нет всех его составляющих: оптики, рецепторов, нервов и обработки изображения в мозгу, – то есть пока глаз не сложился полностью, от него нет никакой пользы. Нет причины, даже в случае случайного (!) возникновения какой-то глазной заготовки, по которой эта заготовка стала бы развиваться в сторону настоящего глаза. Точнее, двух глаз – чтобы потом, когда глаз «заработает», получилось бы уже стереоскопическое зрение.

Повторю снова: я не занимаюсь опровержением эволюционной теории; мне хотелось бы просто показать, что эволюционная теория ничего не объясняет. Думаю, настоящих ученых этот факт не должен смущать; но к сожалению, вера в то, что всему в живой природе уже дано простое, а главное, вполне научное объяснение, очень соблазнительна. И на это можно было бы закрыть глаза, если бы подобная современная мифология не заставляла многих смотреть свысока на «ненаучное» Божественное Писание, сообщающее нам то немногое, что действительно важно знать о мире и о его Творце.

Продолжим этот разговор в следующий раз.