Внешнее и внутреннее

В прошлый раз мы говорили о мытаре и фарисее, поэтому отошлю читателей к двум проповедям еп. Игнатия Брянчанинова, посвященным этой притчи. Они находятся в томе 4 собрания сочинений («Аскетическая проповедь») и их нетрудно найти в Интернете, например, здесь: (Поучение 1-е и 2-е в Неделю мытаря и фарисея). Вообще, думаю, что сочинения епископа Игнатия трудно переоценить: они построены не на психологии и правдоподобных рассуждениях, а на трудах древнейших Отцов, воспринятых через опыт внимательной и трезвой подвижнической жизни.

Читая подобные поучения можно убедиться, что простые слова Евангелия содержат глубокий смысл, раскрывают самую суть христианства. Однако при первом знакомстве мы, естественно, этого смысла не видим. Пожалуй, это самое главное, что мы должны осознать для начала: что соприкасаясь со Словом Божиим, мы сначала как бы скользим по поверхности, и не ученые лингвисты и исследователи древностей, а святые Отцы способны помочь нам воспринять существо Евангельской проповеди, в той мере, какая доступна нашему духовному возрасту.

Коснемся мимоходом и еще одного важного момента. Евангелие, Апостол, Псалтирь, вообще все книги Священного Писания, а также молитвы и церковные песнопения говорят с нами особым языком. Это – священный язык Церкви, будь то церковный греческий язык, грузинский или церковнославянский или какой-нибудь другой. Никогда, ни в древности, ни в наши дни, церковный язык не совпадал ни с разговорным, обыденным языком, ни с языком светской, мирской культуры. Разница может быть больше или меньше, смотря по обстоятельствам жизни, но существует она всегда. Если, в частности, для нас церковнославянский не так знаком, как русский, то это – следствие тех обстоятельств, которые всем известны и распространяться о которых нет нужды. По особенностям построения фраз, по необычным словам мы замечаем, что вступили в священную область церковного языка, где даже и со знакомыми нам по обыденной жизни словами связаны другие смыслы. Таким образом мы получаем возможность выйти из рамок мирского опыта, оторваться от привычных представлений и начать воспринимать иные, подобно тому, как в детстве мы восприняли понятия этого мира от взрослых, слушая их не вполне понятную нам речь.

Когда человек впервые соприкасается с Писанием или молитвословиями на церковном языке, он неизбежно сознает, как многое ему еще предстоит постичь. Беря же в руки Библию на русском языке, он неизбежно обманывается кажущейся понятностью текста, поскольку ему знакомы все (или почти все) слова, а в грамматике и структуре фраз нет ничего необычного.

Церковный язык в первую очередь приучает нас благоговению к Божественному Слову, а это важнее всего. И, конечно, мы должны стремиться узнать этот язык получше, чтобы избегать ошибок и заблуждений, а в этом нам поможет само чтение, а также святоотеческие толкования. Специальное изучение самой грамматики нельзя назвать совершенно обязательным: ведь нам важно научиться читать и понимать, а не изъясняться с его помощью. Однако если хоть какие-то возможности к этому есть, стоит воспользоваться ими: так мы избежим многих недоразумений, а кроме прочего, узнаем многое и о русском языке, о его сильных сторонах и о его потерях.

Итак, Святое Евангелие в первую очередь, а кроме того – послания Апостолов, Псалтирь, составляющая основу всех христианских молитвословий и всего богослужения, сами эти молитвословия, Священное Писание вообще, а также святоотеческие книги – всё это составляет необходимую пищу души. Ведь христианская жизнь должна основываться на чем-то определенном, а не на наших эмоциях, впечатлениях и рассуждениях, весьма туманных, неустойчивых, просто сказать – человеческих.

Берясь за такое чтение, а также за молитвы, посты и всякие дела, направленные к Богоугождению, мы не должны полагать, что таким образом приобретем какие-то заслуги. Так полагал фарисей из притчи, говоривший: Боже, хвалу Тебе воздаю, яко несмь, якоже прочии человецы <...> пощуся двакраты в субботу, десятину даю всего, елико притяжу.

Нет, мы просто обязаны, сколько можем, пользоваться всем тем, что для нас полезно и спасительно. Иначе мы оказываемся сами виноваты в последствиях – в охлаждении веры (если она была сколько-нибудь горячей прежде), в равнодушии к Истине, в хладности по отношению к ближним, а то и в прямой неприязни к ним, во всевозможных обольщениях и заблуждениях, самообмане, незнании самих себя, в том, что тайное самодовольство в нас будет укрепляться, а моменты отрезвления – сокращаться, короче говоря, оказываемся виновны в том, что соскальзываем на путь погибели.

Пользоваться же этими средствами мы должны разумно, а не по-фарисейски; и когда нам что-то удается, понимать, что это – дар Божий, которым мы воспользовались в малой мере. Когда же не удается – познавать от этого свою немощь, опытно учиться полагаться на Бога. Иной раз, по причине нашей слепоты, такие неудачи оказываются даже полезнее для нас, чем успехи. Но кто не борется, тот, конечно, не имеет ни успехов, ни неудач, и не может на опыте познать свою немощь.

Из святоотеческих наставлений в православной традиции с древних времен азбукой считается "Душеполезные поучения" преподобного аввы Дорофея, а следующей за нею – "Лествица" преподобного Иоанна, игумена Синайской горы, прозванного Лествичником.

"Лествица" непосредственно написана для наставления монахов, и это нужно принимать во внимание. Хотя человеческие страсти везде одни и те же, и монашеский опыт только яснее раскрывает нам существо борьбы с ними, но практическое применение этого опыта в различных условиях весьма различно, и требует иногда такой рассудительности, которой у нас может не оказаться. Речь не только о разнице между монахами и мирянами, но и между веками процветания монашества и веками крайнего его оскудения, закономерного, имеющего свои глубокие причины, о чем сейчас мы подробно говорить не будем.

Наставления же аввы Дорофея обращены в основном ко всем верующим, только в конце книги помещаются послания к некоторым из монастырской братии, а также и ответы на его собственные вопросы к преподобным Варсануфию Великому и Иоанну Пророку – из текста первого же ответа видно, что предназначены они именно монашествующим.

Для правильного и спасительного разумения истин, заключенных в Священном Писании, тоже необходима нам помощь святых Отцов Церкви. Здесь в первую очередь назовем толкования на Евангелие и Апостол, составленные Феофилактом Болгарским; они основываются, в частности, на более пространных проповедях святителя Иоанна Златоуста, и некогда читались за богослужением. Впрочем, объяснения, существенно полезные нам в деле спасения, найдутся как раз не в специально толковательных, а в аскетических трудах Отцов, например, в тех, что мы уже упомянули.

Из позднейших церковных писателей мы уже отметили труды святителя Игнатия Брянчанинова. В них опытное восприятие святоотеческой традиции соединено с глубоким пониманием особенностей времени, близкого к нам, и особенностей людей этого времени. Вот это особенно ценно, потому что к сожалению, пытаясь приложить опыт древних к своей жизни мы либо перекраиваем его по-своему, либо пытаемся изобразить из себя нечто такое, чем мы вовсе не являемся. Основой же правильной внутренней жизни является приобретение трезвого взгляда на себя, освобождение от лицемерия и лицедейства, от всякой фальши, короче говоря, от заквастки фарисейской, о которой предостерегал Своих учеников Господь.

Продолжим наши беседы в следующий раз.