Начатки христианской жизни

Я отнюдь не берусь давать очерк христианской жизни и деятельности, даже в самых общих чертах. Есть только некоторые соображения, которыми хотелось бы поделиться.

Существенная христианская жизнь проходит внутри человека, в его душе, в его духе, таинственным образом, о котором говорит нам Евангельская притча: якоже человек вметает семя в землю, и спит, и востает нощию и днию: и семя прозябает и растет, якоже не весть он: от себе бо земля плодит прежде траву, потом клас, таже исполняет пшеницу в класе: егда же созреет плод, абие послет серп, яко наста жатва (Мк. 4:26-29).

Эта внутренняя жизнь всегда должна быть нашей главной заботой; в противном случае все усилия жить по-христиански будут приводить к фарисейству. Фарисеи прилагали много усилий к внешнему богоугождению, но привело это их к противлению Богу, и тем более яростному, чем больше сил было направлено в ложное русло.

Только обращаясь вниманием внутрь, в особенности к своей совести, может человек с Божьей помощью начать верно взирать на себя и постепенно избавляться от закваски фарисейской.

С другой стороны, некоторые полагают, будто довольно «иметь веру в душе», а церковные установления, молитвы, посты и прочее не имеют большого значения.

Иные же думают, что главное – совершать добрые дела, помогать ближним, поступать справедливо и честно, выполнять свой долг в различных делах, а молитвы, да и вообще, разные подробности веры не так существенны.

Но тот, кто действием Божественного Слова был призван заглянуть в свою душу и попытаться хотя бы в некоторой мере увидеть ее без ореола самолюбия, тот, кто хоть на краткий миг мысленно представлял себя и свою жизнь пред лицо Высшего Судии, едва ли удовлетворится просто какой-то «верой в душе», ибо по слову Апостола (Иак. 2:17), вера без дел мертва, то есть бездвижна и эфемерна. Без дел веры, без деятельности, сообразной ей, сама вера христианская сводится к некому обманчивому субъективному чувству, неопределенному и неустойчивому, истинному только отчасти, отчасти же всегда смешанному с ложью, а значит уводящему человека от Бога-Истины.

Однако не успокоится душа верующего и просто совершением добрых дел и даже подвигов. Как бы прекрасно не выглядели они в глазах окружающих, совесть будет напоминать ему о внутренней болезни души, о внутреннем убожестве человека. «Господи, помилуй!» – вот единственное прошение, прибегая к которому душа испытывает некоторое облегчение и приобретает надежду.

Церковные установления, как всякий может узнать по опыту, служат именно питанию внутренней истинной жизни христианина, помогают ему вернее увидеть себя, ощутить свою немощь, прилепиться к надежде на Бога, научиться и состраданию к другим людям, немощным и уязвимым даже тогда, когда внешне они выглядят сильными и уверенными.

Увы! Будучи внешними средствами, хотя и поистине благодатными, церковные правила о постах и молитвах, как и всякое доброделание, могут не достичь своей цели. Ведь они не действуют механически, а воля человеческая колеблется, уклоняется от истинного пути и склоняется к самодовольству, к фарисейству, к различным самообманам.

Едва ли, однако, можно надеяться поддержать слабый росток веры и жизни христианской, пренебрегая заповедями и не прилагая вполне внешних усилий для ее поддержания.

Вопреки распространенному заблуждению, святые Отцы учат, что смирение, которое является основой спасения, никак не может укрепиться в душе, если человек не прилагает усилий к деланию заповедей Божиих. Результаты этих усилий могут быть разными – и только Сам Бог знает, как оценить их; поэтому не стоит ни других, ни даже себя самих судить по этим внешним результатам.

Притча о мытаре и фарисее (Лк. 18:9-14) учит отнюдь не тому, что надо быть грешником, подобно мытарю, дабы оправдаться. Она говорит о том, что внешняя праведность не только совершенно недостаточна, но может скрывать под собою ложное и губительное внутреннее устроение, выражающееся в особенности в высокомерии и презрении по отношению к другим людям. Мытарь не совершил великих внешних дел, но немногое совершенное им было существенно необходимым для оправдания: придя в храм, он принес Богу сокрушенную молитву о помиловании. Внутреннее делание поддерживали и внешние действия мытаря: встав позади, не на виду у людей, и не смея возвести очей к небу, он бил себя в грудь, и молился краткой простой молитвой, которая (как прекрасно объясняет еп. Игнатий Брянчанинов) не мешала ему внимать богослужению. Фарисей же внешне стремился выглядеть благочестивым перед собой и людьми, а внутренне был увлечен своей самодельной молитвой, которая отвлекала его ум от богослужения и через лицемерную похвалу Богу привела, вполне закономерно, к самовосхвалению, а далее – к уничижению прочих людей вообще, и в частности – мытаря, внутреннее делание которого оставалось от фарисея сокрытым. Замечу еще, что внешний образ поведения мытаря в храме был сообразен обстоятельствам и обычаям; в наше время не принято бить себя в грудь, и тот, кто захотел бы в этом внешне подражать мытарю, на деле, вполне возможно, показал бы себя фарисеем.

О том, что питает христианскую жизнь, поговорим еще в другой раз.