День четвертый: светила (продолжение)

Задержимся еще немного на повествовании о сотворении светил.

Мы уже говорили о современных оценках расстояний от Земли до звезд. Исходя из скорости света – предельной возможной скорости в этом вещественном мире, – ученые делают вывод о возрасте звезд, свет которых успел достичь до нас. Мы не будем углубляться в теорию этого дела, просто заметим, что уже из этих соображений, как и из других, получаются миллиарды лет истории известной нам Вселенной.

Разумеется, эти выводы основывается на предположении о неизменности физических законов. В таком случае кажется очевидным, что Земля (а тем более – земная растительность) никак не может быть старше звезд, которые, в свою очередь, должны быть куда старше, чем можно заключить из повествования книги Бытия.

Но вспомним слова блаженного Августина о шести днях творения: «Какого рода были эти дни, для нас очень трудно заключить или даже вполне невозможно; и тем более невозможно для нас – говорить об этом».

Из этих слов некоторые почему-то делают вывод, будто дни – это не дни, а миллиарды лет, хотя такое мнение никак не помогает приспособить повествование книги Бытия к современным представлениям. Свидетельство о непостижимой чудесности этих первых дней превращается для них в повод строить на эту тему правдоподобные рассуждения, основанные на выводах современных наук, а не на Божественном Откровении, которым, как они почему-то полагают, вполне можно пренебречь. На самом же деле о сотворении мира мы ничего не можем сказать от себя и на основании научных данных, и ничего не можем прибавить к тому немногому, что сообщает нам Откровение.

Мы и правда не должны понимать чересчур буквально слова Писания, но не в том смысле, чтобы подгонять Откровение под современные понятия под предлогом «иносказательности», а в том смысле, что нам не следует воображать, будто на основании Писания мы сможем представить сколько-нибудь подробно, как именно сотворялся видимый мир.

Оглядываясь назад, мы готовы считать наивными древних, представлявших себе небо похожим на шатер или свод, раз псалом говорит о Боге: простираяй небо яко кожу (т.е. именно как шатер – Пс. 103:2). Впрочем, как мы видели, такое учение и не находится у святых Отцов; действительно, Писание не говорит, будто небо имеет сходство с шатром, но только что Творец создал и распростер небо так же – с такой же легкостью, – как человек ставит палатку. На этом примере видно, что в восприятии Откровения мы часто исходим из собственных понятий, которые могут оказаться ошибочным. Но не в меньшей, а скорее, в большей степени ошибочными наверняка окажутся «научные» выводы о событиях, находящихся за пределами досягаемости для всякой науки, сколь бы развитой и изощренной она ни была.

Немногое, что сообщило нам Писание о сотворении мира, отчасти дополняется пророчествами о его конце. Иоанн Богослов говорит, что тогда небо совьется как свиток (Откр. 6:14). Не будем делать из этого вывод, будто небо имеет сходство со свитком; но для Творца оно не больше свитка, и Создателю так же нетрудно свернуть его в конце, как в начале было нетрудно развернуть необъятные пространства, наполненные светом звезд, которому не было нужды дожидаться миллиарды лет, чтобы пролиться на Землю. До Эйнштейна такой взгляд выглядел, пожалуй, еще непостижимее, чем сейчас: ведь пространство представлялось тогда некоей абсолютной реальностью, о разворачивании или сворачивании которой речь идти вовсе не могла. Отсюда сделаем только тот вывод, что восприятие Откровения не должно ставиться в зависимость от состояния науки.

Смотрим мы на небо простым неученым взглядом, или исследуем галактики с помощью самых современных приборов, – в любом случае будем помнить о тайне творения, которым мы можем восхищаться, но Сам Художник которого, как и Его всесовершенный замысел остается для нас непостижимым.

Да будут в знамения, и во времена, и во дни, и в лета.

Движением светил определяется с четвертого дня творения не только смена дня и ночи, но и чередование месяцев и лет. Мы подробнее говорили об этом, когда речь шла о календаре и Пасхалии. Знамения же, о которых здесь сказано, разумеются естественные и сверхъестественные. Примеры естественных знамений упомянуты в Евангелии: Вечеру бывшу, глаголете: ведро, чермнуетбося небо; и утру: днесь зима, чермнуетбося дряселуя небо (Мф. 16:2–3; по синодальному переводу: вечером вы говорите: «будет ведро, потому что небо красно»; и поутру: «сегодня ненастье, потому что небо багрово»).

Сверхъестественным знамением было, например, помрачение солнца во время Крестных страданий Спасителя (Мф. 27:45) – знак скорби творения о своем Творце и знак помрачения богоубийц, прежде лицемерно требовавших знамения с небесе (Мф. 16:4), но при виде этого знамения оставшихся нераскаянными. И в конце времен омрачение солнца (Откр. 6:12; Иоиль 2:31) будет знаком крайнего помрачения людей, отвергших Христа, а кровавая луна ознаменует кровь святых, пролитую за исповедание веры. Впрочем, толкования Отцов на эти слова относятся и к концу времен, и ко времени Крестных страданий; и прилагаются одновременно и к видимым знамениям в светилах, и даже в большей степени – к самим ознаменованным событиям. Так, например, и звезды, падающие подобно тому, как незрелые смоквы падают от сильного ветра (Откр. 6:13), знаменуют тех людей, которые пользовались уважением в Церкви как светила, но отпали во время умножившихся в конце времен искушений. Если же кого смущает невозможность падения звезд на землю, то как раз здесь церковная традиция не настаивает на необходимости буквального толкования; так, известный византийский толкователь Экумений (или Икумений) пишет: «Падение же звезд с небес, возможно, будет иметь естественные причины; если же нет, то изречение означает, что прекратится свет небес и наступит полная тьма». А преподобный Андрей Кесарийский добавляет: «Чувственным ли сие сбудется образом при славном пришествии Христа-Судии, знает Он Сам, имеющий таинственные сокровища ведения и премудрости».

Продолжим наш разговор в следующий раз.